Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мои мама и папа любят кофе, но пьют чай, когда мы идем в китайский или японский ресторан. Иногда они разрешают мне пить чай с сахаром, но нечасто, потому что я слишком возбуждаюсь и не могу заснуть. Возможно, мы не так часто пьем чай в Соединенных Штатах, но он по-прежнему играет важную роль во всем мире.
Высокое дерево страдает от ветра сильнее
На следующий день после ужина в «Спаго» я настаиваю – да, именно настаиваю! – чтобы мы посетили дом Цзиня в Монтерей-Парке. Муж называет его «маленьким особняком». Этот дом больше, чем все, в которых жила я, и наверняка больше, чем все, в которых он жил в детстве. На следующий день мы выписываемся из отеля и переезжаем в «маленький особняк». Цзинь отвозит меня на местный рынок, а там сплошь китайцы.
Вечером я впервые готовлю для него ужин: свиная брюшина, тушенная в чили, речной шпинат с консервированным тофу, помидоры с яйцом и рис. Всю следующую неделю мы выходим из дома только за покупками. А вернувшись, запираем дверь, занимаемся любовью, едим, смотрим каналы на путунхуа, чтобы узнать, что происходит в Китае, спим и повторяем все заново на следующий день.
На второй неделе он настаивает – да, именно настаивает! – и я, как жена Цзиня, соглашаюсь, чтобы мы начали подыскивать себе новый дом. По мере того как мы пересекаем долину Сан-Габриэль, я начинаю понимать разницу между районами: Аркадия, Розмид, Монтерей-Парк, Южная Пасадена и, конечно же, Сан-Габриэль. Все, на что мы смотрим, поражает мое воображение. Но больше всего мне нравится небольшой особнячок 1920-х годов с одной спальней – уютное местечко, идеальное для нас двоих.
– Но нам понадобится больше спален! – восклицает Цзинь. Затем он хмурится, понимая, что мы никогда не обсуждали этот вопрос. – Надеюсь, ты хочешь детей.
Солнце и луна! Откуда ему знать, как часто я об этом думаю? В первый день нашего пребывания здесь, когда мы шли по Родео-драйв, я увидела немолодую пару с ребенком: между белыми взрослыми шла, держа их за руки, девочка с длинными черными волосами.
Янье? Может, это она? Когда мы с Цзинем проходили мимо них, я обернулась. Нет, не акха, а ханька, хотя ее явно удочерили. После этого я не теряла бдительности, постоянно выискивая глазами белую мать, отца или обоих родителей с девочкой с черными волосами. Ей в этом году исполнится двенадцать. Она миниатюрная акха? Или американская еда добавила ей пару сантиметров роста? Я замечаю таких девочек то тут, то там, но все не то: слишком взрослые, слишком маленькие, нос слишком плоский, грудь слишком большая. Кроме того, эта страна огромна, и моя дочь может оказаться где угодно. Обосноваться в Нью-Йорке. С семьей ковбоев на ранчо. На Аляске или Гавайях. Понимание, что отыскать дочь вряд ли удастся, и любовь к мужу пробудили во мне желание завести ребенка. Но только сейчас, когда Цзинь озвучивает этот вопрос, я задумываюсь, применима ли к нам политика «одного ребенка». Как представитель этнического меньшинства, я могу иметь несколько детей. Цзинь, как представитель ханьского большинства, только одного.
– Зачем беспокоиться о правилах? – спрашивает он. – Мы заведем столько детей, сколько захотим. Если они родятся в США, то вообще станут американскими гражданами. И даже если мы родим их в Китае, что нам сделают власти? Заставят заплатить штраф в десять тысяч долларов? Мы не крестьяне. Мы можем позволить себе много детей!
В тот же день мы приступаем к зачатию ребенка. Я чувствую, как забытые эмоции и традиции всплывают на поверхность. Я не признаюсь Цзиню – он может счесть меня слишком отсталой, – но в душе взываю к трем духам деторождения, которые живут в каждой женщине, чтобы они выпустили мою воду из озера детей и я побыстрее забеременела.
Возможно, Цзинем движет такое же желание, потому что к концу третьей недели он находит нам в Аркадии новый дом: симпатичный особняк в испанском стиле с четырьмя спальнями – на улице, засаженной деревьями джакаранды. Впервые я вижу своего мужа как бизнесмена. Он ведет жесткие переговоры, и, честно говоря, не знаю, что он обсуждает: трастовый договор, договор купли-продажи, оформление прав собственности, страхование – ничего из этого у нас в Китае нет. Неважно. Оказывается, если совершить сделку за наличные, можно купить дом очень быстро.
Цзинь звонит маме и сообщает, что мы не вернемся домой до китайского Нового года. Когда я звоню Цытэ и объясняю, что планы изменились, она сетует:
– Я надеялась, что скоро увижу тебя и мы сможем наверстать упущенное. Я скучаю. – Прежде чем я успеваю ответить, она торопливо продолжает: – Ничего страшного. Я сделаю нас богатыми. – Я пытаюсь убедить подругу, что нужно быть скромнее в своих стремлениях и это всего лишь чай, но она парирует: – Для меня это гораздо больше, чем просто чай.
Я радуюсь, что оставила магазинчик на правильного человека.
Мы аннулируем билеты в Китай и переезжаем в новый дом. Библиотека на первом этаже, отделанная панелями из миртового дерева, служит Цзиню офисом, а у меня есть свой маленький кабинет, хоть агент и назвал его солярием, где есть стол, телефон, компьютер, факс и проведен Интернет. Я разговариваю с Цытэ почти каждый день.
– В предпраздничные недели было очень много клиентов, которые покупали подарки, – делится она. – Я продала весь чай из Лаобаньчжана и заказала еще.
Это впечатляет, но я спрашиваю о другом:
– Ты не скучаешь по Лоуба и девочкам?
– Ни капельки!
Надеюсь, подруга говорит мне правду, потому что ее присутствие в «Полуночном цвете» позволяет мне сосредоточиться на муже и доме. Через неделю, восемнадцатого февраля, наступит китайский Новый год. У нас, акха, свои циклы и свой Новый год, поэтому я не праздновала ханьский, пока жила в Куньмине и Гуанчжоу.
– Теперь я замужем за ханьцем, – говорю я Цытэ как-то вечером по телефону, – и хочу устроить ему настоящий праздник.
Чтобы выяснить, как это сделать правильно, я смотрю по телевизору праздничные шоу в преддверии года Свиньи и присматриваюсь к другим, уже украшенным домам на нашей улице.
– Подгляди в магазине, что покупают другие женщины, – советует Цытэ.
Я так и поступаю. И приобретаю парные надписи, которые следует повесить по обе